Анна Федотовна – женщина, на чью долю выпало самое страшное: потерять свою кровиночку, своего сына Игоречка, который ушел на фронт и не вернулся. На протяжении многих лет она живет только памятью о сыне, каждый вечер перечитывает два письма, которые пришли с фронта и которые знает наизусть: первое – от сына, второе – от его друга, сержанта Переплетчикова, сообщившего о гибели Игорька. Есть еще и похоронка, которую она тоже читает каждый вечер и которую тоже знает наизусть. Но если письма сына и его друга для старой матери «живые» , «звучат», то похоронка «всегда оставалась безмолвной. В ней не звучало ни единого слова, да и не могло звучать, потому что похоронка всю жизнь воспринималась Анной Федотовной копией могильной плиты ее сына, превращенной в листок казенной бумаги, но сохранившей при этом всю свою безмолвную гробовую тяжесть. И, читая ее каждый вечер, осиротевшая мать слышала только холодное безмолвие могилы». Анна Федотовна жила этими письмами, помогала, чем могла соседям: пока шла война, отдавала «железнодорожную надбавку и половину рабочей карточки» их детям, после войны помогала растить детей Владимиру и Римме, девушке, в которую когда-то был влюблен ее Игорек и с которой мечтал переписываться. Их дети стали для нее настоящими внуками. Когда она ослепла, Валя, дочка Владимира и Риммы, каждый вечер читала ей письма… А к 40-летию победы пионеры-школьники собирали материалы для музея и выкрали у нее письма, а ей «от всей памяти оставили только похоронку. Разумом Анна Федотовна еще понимала, что память нельзя украсть, но то – разум, а то – действительность, и в этой действительности одновременно с исчезновением писем сына и его друга исчезли и их голоса. Они более не звучали в ней, как ни напрягала она свою память, как ни прислушивалась, как ни умоляла сжалиться над нею и позволить еще хотя бы разочек, один-единственный раз услышать родной голос. Но было глухо и пусто. Нет, письма, пользуясь ее слепотой, вынули не из шкатулки – их вынули из ее души, и теперь ослепла и оглохла не только она, но и ее душа… И вдруг отчетливо и громко зазвучал голос. Не сына, другой: официальный, сухой, без интонаций, тепла и грусти, не говоривший, а докладывающий: – … уведомляем, что ваш сын рядовой Силантьев Игорь Иванович пал смертью храбрых восемнадцатого декабря одна тысяча девятьсот сорок первого года в бою под деревней Ракитовка Клинского района Московской области… И даже когда она умерла и перестала ощущать все живое, голос еще долго, очень долго звучал в ее бездыханном теле, а слезы все медленнее и медленнее текли по щекам. Официальный холодный голос смерти и беспомощные теплые слезы матери». И вряд ли узнали пионеры-школьники, укравшие у старой слепой женщины письма ее сына и его друга, что приблизили ее смерть, по сути, убили ее. Главное для них – получить благодарность за собранные экспонаты, а таких качеств, как честность, порядочность, милосердие у них нет и никогда уже не будет. Эпилог рассказа страшен своим лаконизмом: «А письма оказались в запаснике школьного музея. Пионерам вынесли благодарность за активный поиск, но места для их находки так и не нашлось, и письма Игоря и сержанта Переплетчикова отложили про запас, то есть попросту сунули в долгий ящик. Они и сейчас там, эти два письма с аккуратной пометкой: «ЭКСПОНАТ №… » Лежат в ящике стола в красной папке с надписью: «ВТОРИЧНЫЕ МАТЕРИАЛЫ К ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ» .
