Нужно сжать до 200 слов, помогите пожалуйста. Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался весьма похожим насредней величины медведя. Для довершения сходства фрак на нем был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел каленый, горячий, какой бывает на медном пятаке. Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со всего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет! » Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь. Чичиков еще раз взглянул на него искоса, когда проходили они столовую: медведь! Совершенный медведь! Нужно же такое странное сближение: его даже звали Михаилом Семеновичем. Зная привычку его наступать на ноги, он очень осторожно передвигал своими и давал ему дорогу вперед. Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и тот же час спросил: «Не побеспокоил ли я вас? » Но Чичиков поблагодарил, сказав, что еще не произошло никакого беспокойства. Вошед в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказавши опять: «Прошу! » Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На картинах все были молодцы, все греческие полководцы, гравированные во весь рост… Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные. Хозяин, будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые. Возле Бобелины, у самого окна, висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками, очень похожий тоже на Собакевича. Почти в течение целых пяти минут хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на дне которой удил он хлебные зернышки. Чичиков еще раз окинул комнату, и все, что в ней ни было, — все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья — все было самого тяжелого и беспокойного свойства, — словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич! » или: «И я тоже очень похож на Собакевича! » (447 слов) (Н. В. Гоголь. Мертвые души)
Чичиков покосился на Собакевича, он напомнил ему медведя средней величины. Даже фрак на нем был медвежьего цвета, рукава и панталоны длинны, косолапил, наступал чужим на ноги. Цвет лица имел горячий. Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, пустила на свет, сказавши: «Живет! » Такой же на диво стаченный образ был у Собакевича: шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь. Чичиков еще раз взглянул на него искоса, когда проходили они столовую: совершенный медведь! Его даже звали Михаилом Семеновичем. Зная привычку его наступать на ноги, он давал ему дорогу вперед. Хозяин, казалось, сам чувствовал за собою этот грех и тот же час спросил: «Не побеспокоил ли я вас? » Но Чичиков поблагодарил, сказав, что еще не произошло никакого беспокойства. Вошед в гостиную, Собакевич показал на кресла, сказавши опять: «Прошу! » Садясь, Чичиков взглянул на стены и на висевшие на них картины. На них герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно как, поместился Багратион, тощий, с маленькими знаменами и пушками внизу и в узеньких рамках. Потом опять следовала Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют гостиные. Хозяин, будучи сам человек здоровый, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие. Возле Бобелины, у окна, висела клетка, из которой глядел дрозд темного цвета с белыми крапинками. Почти в течение целых пяти минут хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево, на дне которой удил он хлебные зернышки. Чичиков еще раз окинул комнату, и все, что в ней ни было, — все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь. Стол, кресла, стулья — все было самого тяжелого и беспокойного свойства, — словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич! » или: «И я тоже очень похож на Собакевича! » Вот сократила, честно, сколько слов получилось, не знаю, в некоторых местах я добавила слова.