Никакое самое яркое словесное описание литературного героя не может представить читателю с такой конкретной определенностью его облик, как это делает иллюстрация. Таким образом, иногда рисунок может стать барьером между читателем и авторским замыслом. У каждого читателя есть личное отношение к прочитанному. Есть заветные книги, которые входят в жизнь каждого из нас как факты нашей собственной биографии. Эти «первые встречи» с шедеврами мировой литературы остаются в памяти читателя связанными с бурей чувств и переживаний, ими пробужденных. Как суметь иллюстратору не оскорбить это заветное, не разрушить «кристаллизацию»? Стендаль употребляет этот термин, анализируя процесс зарождения и развития чувства любви, но этот же термин применим и к чтению, и к созерцанию прекрасного. Каждый читатель создает своего Гамлета, свою Татьяну Ларину, свою Наташу Ростову. Совпадут ли образы, созданные иллюстратором, с читательскими ассоциациями? Случается, что зрительный образ как назойливая конкретность только мешает «кристаллизации» читательской мысли. Эти опасные свойства иллюстрации обязывают художника — иллюстратора очень осторожно подходить к литературному произведению. Только при наличии особого «избирательного сродства» между писателем и иллюстратором, как чудо, случается слияние зрительного и литературного образа в нерасторжимое единство, и тогда иллюстрация остается в сознании читателя как постоянный спутник книги. Так, для многих читательских поколений «Дон Кихот» и «Гаргантюа и Пантагрюэль» , «Мюнхаузен» и «Старый моряк» неотделимы от Гюстава Доре, «Медный всадник» непременно приведет на память рисунки Александра Бенуа, а «Демон» — иллюстрации Врубеля.
