ПОМОГИТЕ ОПРЕДЕЛИТЬ ПРОБЛЕМУ, ПОЗИЦИЮ АВТОРА И КОММЕНТАРИЙ К ПРОБЛЕМЕ! Если…
ПОМОГИТЕ ОПРЕДЕЛИТЬ ПРОБЛЕМУ, ПОЗИЦИЮ АВТОРА И КОММЕНТАРИЙ К ПРОБЛЕМЕ! Если возможно, то полностьюсочинениеЯсное апрельское утро. Бои шли в самом центре Берлина. Посреди широкой улицы — ничейная земля — аллея старых буков, выстроившихся вдоль асфальтированного проезда. Там, и это было видно и нашим, и немецким наблюдателям, возле руин на асфальте лежала мертвая женщина, а около нее — живая кудрявая девочка лет двух-трех. Видно было, как ребенок теребит мертвую мать, будто стараясь ее разбудить, и как испуганно поворачивает головку то в ту, то в другую сторону, откуда раздавались выстрелы. В те редкие мгновения, когда шум перестрелки стихал и наступала тишина, из разваленного дома, где находились наши, можно было расслышать тихий детский плачь. Не надрывный, а тихий, какой-то недоумевающий и безнадежный. Спасать ребенка — значит идти почти на верную смерть. А девочка все плакала, и с каждым новым наступлением тишины плачь этот казался все более беспомощным и жалостным. Высокий белокурый солдат, так выделявшийся среди остальных своей праздничной формой, орденами, медалями, вдруг перемахнул через кирпичный бруствер, распластался на асфальте и с проворностью ящерицы, на локтях, как умеют передвигаться только опытные, обстрелянные воины, двинулся по направлению к девочке. Все замерли: идет на верную смерть. Но после первого залпа по обе стороны такой насыщенной огневыми средствами передовой вдруг наступила тишина. С обеих сторон улицы, видимо, следили за тем, как, извиваясь, по-пластунски солдат ползет по асфальту. Обе передовые молчали. Молчали, будто по уговору. Эсэсовцы не стреляли, и это просто поражало. Мы видели: вот он дополз. Поднял ребенка. Какое-то время, прижавшись спиной к стене, качает его на руках. Утихомирил. Потом пополз назад, прижимая девочку к себе. Обе передовые продолжали молчать. Вот он дополз до кирпичного бруствера. Напрягся, метнулся вверх, на кирпичную стену. И в это время на той стороне грянул выстрел. Один-единственный выстрел. Фигура солдата заколебалась, начала как бы оплывать. Он сполз на руки товарищей, протянувшиеся к нему. Те, кто были поближе, расслышали его фразу: — Ребята, примите девочку, а я, кажется… готов. Мы с Мартыновым, старые репортеры, записали самые необходимые данные: Лукьянов Трифон Андреевич. Работал до войны на Минском радиозаводе слесарем. На войне с первого дня. Старший сержант. Воевал в Сталинграде, в 13-й гвардейской. Два раза ранен. — Ну, а если… нам придется побывать в Минске, что передать вашим родным? Бесцветные губы сложились в слабую, едва заметную улыбку. — Ничего не передавайте. Некому передавать. Нет у меня никого. Была жена, были две дочки. В первой же бомбежке от нашего дома остались воронка да щепки. С тех пор память об этом солдате, которого похоронили где-то в братской могиле, неугасимо жила во мне.
Я думаю проблема этого текста самопожертвование, проблема морального человеческого долга. Солдат знал что у него никого нет, что его возможно убьют, и видел что шанс выжить у девочки гораздо меньше чем у него. Но он пожертвовал собой ради нее, возможно в ней он хотел увидеть свою дочь, которую не смог спасти, а может в ней олицетворил свою семью. Автор, несомненно, на стороне этого солдата-героя, это мы можем увидеть по последним строкам. Он оставил след в сердцах всех, кто наблюдал за этим, и может быть подтолкнул на другие подвиги. Автор хочет показать, что нельзя в любой ситуации оставаться безразличным, смотреть на окружающих, нужно поступать по велению сердца и следовать за своей судьбой. Может быть этим текстом автор призывает нас задуматься, а что мы готовы сделать для совершенно незнакомого человека в подобной ситуации? На что способны мы?
