Александринский театр в первый день постановки «Ревизора» был переполнен. Привилегированная публика, привыкшая смотреть на театральные представления как на легкое развлечение, была ошеломлена глубокой жизненной правдой гоголевской комедии. Комедия Гоголя «наделала много шуму» (так записал в своем дневнике цензор А. В. Никитенко) и вызвала широкие толки в обществе. Реакционные круги злобно обвиняли автора в клевете на чиновников. Гоголь выдумал «какую-то Россию и в ней какой-то городок, в который свалил он все мерзости, которые изредка на поверхности настоящей России находишь… » — писал реакционер Вигель. Совершенно иначе воспринята была гениальная комедия Гоголя передовыми общественными кругами.в. в. Стасов вспоминал, что вся тогдашняя молодежь была от «Ревизора» в восторге. «Мы наизусть повторяли потом друг другу, подправляя и пополняя один другого, целые сцены, длинные разговоры оттуда». Но большинство актеров не поняли глубины и жизненности комедии и играли ее как шаблонный водевиль, а реакционная критика и раздраженные пьесой правительственные круги злобно нападали на автора «глупого фарса». Впоследствии Гоголь в «Театральном разъезде» с горькой иронией говорил об этом отношении господствующих кругов, передавая слова некоего «господина»: «Осмеять! Да ведь со смехом шутить нельзя. Это значит разрушить всякое уважение, вот что это значит. Да ведь меня после этого всякий прибьет на улице, скажет: „Да ведь над вами смеются; а на тебе такой же чин, так вот тебе затрещина! “Ведь это вот что значит». Его собеседник на это отвечает: «Еще бы! Это сурьезная вещь! Говорят: безделушка, пустяки, театральное представление. Нет, это не простые безделушки; на это обратить нужно строгое внимание. За эдакие вещи и в Сибирь посылают. Да, если бы я имел власть, у меня бы автор не пикнул. Я бы его в такое место засадил, что он бы и света божьего не взвидел» . Писатель был глубоко потрясен как самим исполнением пьесы, так и отношением к ней враждебно настроенной привилегированной публики: «… „Ревизор “сыгран, — писал Гоголь по поводу первого представления комедии, — и у меня на душе так смутно, так странно… Я ожидал, я знал наперед, как пойдет дело, и при всем том чувство грустное и досадно-тягостное облекло меня» .
